Фишт — долгий путь к мечте
День второй. Река Сеже — урочище Котловина — гора Сосновка
День второй
Глава о лесных дорогах, добром волшебнике и привидениях, которых на самом деле не бывает.
Вокруг весело щебечут птицы, приветствуя начало ясного солнечного дня. Далеко внизу шумит Сеже — приток Гунайки, а из леса на тенистом склоне веет прохладой.
Вот уже два часа я иду по отличной накатанной дороге, соединяющей долины двух рек: Гунайка и Пшиш. В руке болтается котелок со вчерашним супом (я не привык рано завтракать), а за спиной, вдали, возвышается гора Гейман, со склонами, покрытыми густым лесом, на которых виднеются тёмные неровные полоски лесных дорог.
Мост через Гунайку и начало большого перевального пути в долину реки Пшиш (к посёлку Терзиян)
Путь в урочище Котловина проходит по дороге вдоль реки Сеже. На заднем плане — гора Гейман (1060 м)
Река Сеже совсем маленькая — почти ручей, поэтому для меня было полной неожиданностью увидеть вдруг за поворотом небольшое каньонообразное ущелье. Противоположный склон, представляющий собой отвесный скальный обрыв, ярко светился под солнечными лучами. От верхней части обрыва начинался лес и некоторые деревья, наполовину поваленные и чудом державшиеся на камнях, буквально нависали над ущельем. Ближайший ко мне склон был не так крут, поэтому русло реки было хорошо видно. Издалека вода казалась неподвижной, но глухой рокот, доносившийся со дна ущелья, говорил об обратном. И правда, в бинокль было видно, как вода пенилась и крутилась бурунами, натыкаясь на огромные валуны, местами полностью перекрывающими русло.
Вдоволь налюбовавшись этим живописным местом, я направился дальше. Каньон спрятался за деревьями, даже шума воды не стало слышно. И вдруг я снова увидел реку. Прямо перед собой. Коричневая от грязи широкая водная гладь была скорее похожа на большую лужу посреди лесной дороги. А ведь я не прошел еще и 200 метров! И дорога шла ровно, без спусков и подъемов. Выходит река на очень малом расстоянии сбрасывает около 50 метров высоты, а значит там, на участке, закрытом густым лесом, наверняка должны быть водопады или водосливы.
Ущелье реки Сеже по дороге в урочище Котловина
Урочище Котловина со всех сторон окружено невысокими лесистыми хребтами
Все это я представлял себе на пути в урочище Котловина. Развилка на Терзиян осталась позади, а вокруг дороги теперь раскинулись луга и поляны, обрамленные низким густым лесом, постепенно переходящим в более высокий на дальних склонах широкой долины. Место кажется замкнутым со всех сторон невысокими лесистыми хребтами — котловина, да и только. Справа в просветы между деревьями то и дело просматриваются невдалеке скалы Сур-Кар. Я их видел до этого пару раз с Главного Кавказского. Издалека они выглядят как два стометровых зуба, ни с того ни с сего торчащих из гладкого лесистого гребня.
Впереди правее дороги показался какой-то домик, довольно большой и ухоженный, но казавшийся почему-то одиноким. Наверное, потому что вокруг не было ни души. Никто не возился с машиной перед домом, не слышно было ни шума тракторов, ни стука топора. «Может, спят ещё...» — подумал я и тут же про себя улыбнулся: 12 часов всё-таки.
Судя по карте, где-то здесь вправо должна уходить дорога, которая ведет прямо на хребет. Таких дорог я заприметил несколько. Точнее, это были волоки. По одному из них, который, как мне казалось, наиболее соответствовал карте, я и направился, в очередной раз прощаясь с цивилизацией. Ведь именно волоки — узкие лесные дороги, по которым вниз волокут лес — обычно ведут максимально высоко, а иногда и на значительное расстояние. Правда бывает, что они быстро заканчиваются тупиком. Волоки многолики: в свежем — так можно и по уши извозиться в грязи. Тот, которым не пользовались хотя бы год или два, зарастает высокой травой и на нём уже начинает пробиваться подлесок и кустарники. На волоке постарше уже растут молодые деревца и ужасные заросли ежевики и малины. А вот совсем старые волоки — лет под двадцать — уже почти и не отличишь от девственного леса. Только по характерному выполаживанию склона, да по старым, давно сгнившим пням можно догадаться о существовавшей здесь в былые времена лесной дороге. Это, конечно, при хорошем для леса стечении обстоятельств, а ведь бывает, что новоиспечённый волок перехватывает воду какого-нибудь ручья и сам становится руслом. И тогда чистый и гладкий склон обезображивается глубокой канавой, сильно изъеденной эрозией. Однако такое, к счастью, встречается не часто...
С опушки, где закончилась дорога, открылся замечательный вид на скалы Сур-Кар
Вот это да! Совершенно неожиданно, прервав течение моих мыслей, надо мной выросла огромная каменная башня — скала Сур-Кар. Совершенно гладкие и отвесные скалы без каких-либо признаков растительности, кроме двух-трех скрюченных сосен, ярко отсвечивали в солнечных лучах серым и красноватым, разительно контрастируя с ярко-зелёным лесным морем вокруг. Чуть левее скал вроде как виднелось значительное понижение в гребне. «Вот, мне бы туда, — подумал я, глядя на карту, — и к скалам ближе подойду, и набор высоты небольшой, и дорога там какая-то нарисована. Ну, на ближайшей же развилке сверну вправо». Только ближайшей развилки впереди не оказалось, так как буквально через несколько десятков метров дорога, уткнувшись в резкий взлёт склона, закончилась. Левее находился еще один волок, на который я перешёл, вернувшись немного назад до последней развилки. Но и он оказался тупиковым...
Солнце играло зелёными листочками, пускало солнечные зайчики, и было совершенно равнодушно к проблемам крошечного существа на теле его планеты. Деревья невозмутимо наблюдали за своим гостем, делая вид, что он им совершенно не интересен, а птицы продолжали свое хоровое пение, как будто здесь никого, кроме них, нет. Как было всё-таки здорово выбраться, наконец, из пыльного города и провести несколько дней в горах, в лесу. Приятное щемящее чувство одиночества волной пробежало по телу. Впрочем, предаваться восторженным ощущениям долго не пришлось — я был слишком поглощен более «земными» заботами. Впереди жалкие остатки дороги терялись в молодом лесу и зарослях ежевики. «Ну что ж, не впервой!» — подумал я, вспоминая свои прошлые похождения, и героически шагнул в заросли.
...Шаг, другой, еще один, ...десять, остановка. Тяжелое дыхание заглушает все окружающие звуки, рюкзак немилосердно тянет вниз, пот щиплет глаза и бороздит щеки... Нет, это не эпизод из покорения Эвереста в предфинальной стадии, это я со своим 30-килограммовым рюкзаком, пыхтя как паровоз, без дороги, по рыхлой, осыпающейся под ногами почве преодолеваю последнюю сотню метров до верхушки гребня. Колючие заросли остались внизу, а здесь располагалось царство гигантских буков, которые казались ещё больше из-за того, что я смотрел на них снизу вверх. Выше по склону, метров на 50 ниже гребня, виднелся какой-то уступ. «Не дорога ли?» — думаю. Снизу ведь не понятно.
Поднявшись чуть ли не из последних сил к этому уступу, с радостью обнаруживаю здесь грязный, с глубоко врезавшимися в грунт колеями и бороздами от влачимых бревен, совершенно свежий волок. Почти тут же ботинки становятся совсем неподъемными от налипшей на них грязи, и я перехожу на узкий гребешок рядом с волоком. Идти очень неудобно, а между тем выше по склону виден такой заманчивый просвет...
Решаю все же сходить наверх, не очень при этом надеясь на что-то, но, тем не менее, рюкзак беру с собой. А наверху... Такая благодать! Совершенно сухая, твердая дорога и солнышко щедро проникает сквозь редкую листву — совсем непохоже на сырой полумрак нижней дороги. Вот так сюрприз!
Иду медленно, с наслаждением, как будто боясь, что такая удобная дорога вот-вот закончится и придется опять карабкаться через заросли (одного такого испытания в день, вообще говоря, вполне достаточно). Небо уже в который раз затягивается облаками, но какой-то добрый волшебник, не покладая рук, каждый раз заново чистит его и сгребает серую пелену в большие кучевые горы, открывая миру Солнце. Видно, у него сегодня юбилей.
По хребту у горы Сосновка проходил свежий волок
Ну да ладно. Пусть себе празднует подольше. А я тем временем все ближе и ближе к первой в этом походе километровой вершине — горе Сосновка высотой 1218 метров. Зелень лесов на моей карте окружает эту вершину в радиусе нескольких километров. Но я все же надеюсь, что какая-нибудь обзорная точка будет обязательно. Ведь высота-то приличная. Вон, с той стороны долины Пшиш на Главном Кавказском хребте гора Семашхо — лысая, гора Круглая — тоже там только кустики наверху растут, а ведь те горы на 200 метров ниже Сосновки. Но, увы... Даже свежие вырубки вдоль дроги и взбирание на верхушку триангуляционной вышки не позволили сколько-нибудь явственно осмотреть окрестности. «Может дальше будет получше», — подумал я и с сомнением посмотрел на карту, на которой вокруг безымянной вершины 1340 м в четырех километрах отсюда зелени было еще больше.
Тщательное изучение своих фотографий, воспоминаний и карт Google Earth заставляет меня прийти к выводу, что я ошибся, а именно, сильно переооценил пройденное расстояние. То, что я принял за гору Сосновку, на самом деле всего лишь незначительное возвышение хребта, а ночёвка под вершиной 1340 м была вовсе не там, а как раз рядом с Сосновкой. Тем не менее, я не стал исправлять повествование, чтобы сохранить атмосферу того дня.
Я уже почти спустился в седловину перед этой вершиной, как вдруг заметил, что дорога стала однопроездной, то есть по ней проехали всего один раз. Следы гусеничного трактора глубоко врезались в мягкую землю: вот тут он тащил бревно, вон там он объезжал пень, а здесь он сделал широкий круг и поехал в обратную сторону. Дальше — девственный лес: ни тропинки, ни зарубки... Как же так? Ведь вот она, жирная пунктирная линия на карте, обозначающая дорогу, траверсирующую весь хребет, с кучей отвилок, примыканий... Оно, конечно, понятно: состояние местности на 1981 год, аж 15 лет прошло, все могло измениться...
«Ну что ж... — подумал я, давая рюкзаку слабый толчок, чтобы поправить лямки, в то время как суровая подошва тяжелого кожаного башмака, пощелкивая веточками, вдавила вглубь ворох мягких листьев. — Пойдём, пока идётся, а там может тропинка какая-нибудь или дорога встретится: верхушки хребтов редко бывают без дорог. Жаль только, что через вершину 1340 могу сегодня не успеть пройти — а ведь и так уже здорово отстал от графика».
Продвигаюсь медленно, все время оказываясь то справа, то слева от центральной и самой высокой части гребня: широкий гребень и хламной лес не дают строго держать направление. Вот, опять. Под ногами — влажная, почти заболоченная полянка. Основной гребень, узкий в этом месте, возвышается на несколько метров выше нее, а в противоположную сторону вниз по склону идет балка, сначала почти сухая, покрытая толстым слоем ссыпавшихся в неё листьев и валежника, ниже в ней начинают попадаться крошечные лужицы, вокруг которых постоянно кружат стаи мошкары, а вот уже и слабый ручеек, напоённый постепенно выклинивающейся из-под земли грунтовой водичкой, журчит призывно, падая с уступчиков из прелого дерева... Так и начинаются Кавказские реки. Ну, не всякие, конечно. Вот в карстовых районах, например, ...
След от бульдозера прервал течение моих мыслей. Вот на дереве свежая зазубрина, а вон совсем недавно срубленный пень, а вот и волок. Сразу как-то отлегло от сердца. Я тут же заторопился — было страшно интересно узнать, куда ведет этот путь. А вел он в обход вершины, практически без подъёма: совсем не туда (точнее, не совсем туда), куда я планировал. И ни намёка на ответвление или ходя бы проходимый путь на восток, через вершину.
Так и дошел я до начала большой дороги вниз. Ну, то, что эта дорога идёт до самого низа, я узнал потом, а пока я облюбовал крошечный пятачок выровненной бульдозером земли у обочины и в полусумраке вечерней зари, красноватыми бликами пробивающейся сквозь еловые верхушки, стал разбивать лагерь. «С водой туговато. Не рассчитал... Ладно, супчик отменяется», — решил я, бросая взор в темноту, таинственно выплывающую из глубины вечернего леса. Поужинал только консервированным «завтраком туриста» с хлебом (экономил воду, пытаясь хоть немного оставить на утро) и еще до полной темноты, уютно устроившись в просторной палатке, при скудном свете свечи записывал вкратце события дня.
«Интересно, однако, — вспоминаю я. — Две дороги из совершенно разных мест поднимаются высоко на хребет, идут навстречу друг другу и не доходят до соединения всего лишь пару сотен метров. Надо же...» Но, в общем-то, ничего удивительного, на самом деле, в этом нет. Это ведь не связующие дороги и не для сквозного проезда. Их предназначение — волочь лес с высоких хребтов вниз, где их первично обрабатывают и грузят на тягачи. Таких полянок с домиками лесозаготовителей, с мощной техникой и разбросанными вокруг бревнами там, внизу, куда уже могут подъехать обычные Камазы, встречается очень много.
Что-то дневник совсем не идет. Пара сухих фраз... Здесь, когда долгожданная романтика воплотилась в реальность — вот она, романтика, за пологом палатки, подмигивает из темноты елового леса тусклой звёздочкой — любая фраза на бумаге покажется сухой. Никакой поэт, наверное, не в состоянии передать словами ту глубину эмоциональных ощущений, которую путешественник испытывает в горах, особенно если он совершенно один. Тогда чувства обострены во сто крат. Каждый шорох, любой след привлекают внимание: замечаешь и запоминаешь гораздо больше, чем в шумной компании туристической группы. Вот и сейчас: снаружи — полное безветрие и тишина, аж в ушах свистит, и вдруг слабый треск, шуршание в кустах. По спине пробегают мурашки. «Эй! — кричу я не столько для того, чтобы прогнать зверя, сколько для снятия собственного напряжения. — Давай отсюда! Слышь?!» И для пущего эффекта громко хлопаю в ладоши. От такой страшной угрозы все страхи и привидения тут же разбежались, кто куда, и я спокойно стал укладываться спать...
