Фишт — долгий путь к мечте

День десятый. Прогулка по Фиштинскому леднику — Фишт-Оштеновский перевал — хребет Нагой-Чук — верховья Шумички

День десятый

Глава о пугливых сернах, долгом пути по зелёному морю и ночи на краю земли.

Ночь была неспокойная и очень холодная. Я спал не раздеваясь в туго затянутом спальнике, в котором оставил только небольшое отверстие для дыхания. Удивительное дело, но, оказывается, теплее всего спать на животе, положив под себя руки. Проблема только в том, что положение головы при этом не совпадает с дыхательным отверстием спальника и часто просыпаешься то от холода, то от недостатка кислорода. Ищешь, ищешь в темноте, куда же подевался вход, ворочаешься, одежда и спальник перекручиваются, и пока всё это поправляешь, просыпаешься окончательно. Какая же погода будет завтра? А вдруг утром туман... В тумане спуск с горы представлялся проблематичным: нет ни тропы, ни других очевидных ориентиров, а выйти на отвесы проще простого.

Утро у Фиштинского ледника. Ночью, кстати, было очень холодно, хоть и июль

Проснувшись в очередной раз, я увидел, что уже светло. По времени солнце уже должно было взойти, но в палатке всё еще царил полумрак, хотя она, вроде, стоит на открытом месте... Ну точно, туман! Я, не вылезая из спальника, поспешно открываю вход и выглядываю наружу. «Ва-а-х! Какая красота!» Верхушка снежно-скалистого гребня желтоватая в лучах утреннего солнца резко выделялась на фоне изумрудного неба. И никакого тумана — палатка просто ещё стояла в тени, отбрасываемой куполообразной высокой скалой поблизости.

Я быстро снялся и легко позавтракав только мюслями с водой начал было спуск с горы, но то ли хорошая погода была тому причиной, то ли полегчавший рюкзак, но в голову пришла шальная мысль: а не попробовать ли забраться на вершину? «Нет, пожалуй не стоит рисковать», — всё-таки подумал я и вдруг увидел стадо серн вдали, прямо под отвесными предвершинными скалами. Они, казалось, мирно паслись прямо на снегу, медленно перемещаясь к центру ледника, хотя как можно пастись на леднике, где ничего нет съедобного? Серны были очень далеко. Даже через телеобъектив они выглядели крошечными точками, так что я стал медленно и тихо, чтобы не спугнуть, подбираться к ним, держа фотоаппарат наготове.

Стадо серн на крутом снежном склоне Большого Фиштинского ледника

Наивный! Не пройдя и четверти пути я был замечен этими четвероногими с рогами. Они все как один застыли неподвижно, словно статуи. Потом, как по команде, повернули назад и побежали, нет, помчались галопом восвояси. «Куда?! Там же сплошные отвесы!» Впрочем, за серн можно было не беспокоится. Это же их дом!

Итак, в погоне за сернами я оказался в верхней части ледника, значительно выше места ночной стоянки. А отсюда склон выглядит не таким уж и крутым! Решено! Иду наверх, вон к тем скалам, протянувшимся цепочкой от подножия и почти до самого верха хребта!

Огромную трещину перед взлетом склона — бергшрунд — оставляю слева. Нет даже желания приближаться к ней — настолько зловеще она зияет своей пустотой. Прямо перед скалами склон становится круче и ботинки начинают скользить. Пытаюсь ногами выбить ступени — куда там! Снег твердый, почти как лёд. Вот уж действительно без кошек и ледоруба тут не обойтись. Кое-как добираюсь до первых скал. Делаю широкий шаг, подозревая, что у скал могут быть полости под снегом, и ступаю, наконец, на твердую, надёжную каменную поверхность.

К сожалению, скалы не протягивались сплошной цепочкой. На последнюю скалу я перепрыгнул через метровый снежный перешеек. До следующего скального выхода уже целых два метра, а выше — только снег. И всего-то метров 50 до гребня, но 40-градусный снежный склон без снаряжения никак не одолеть. Упасть отсюда я не боялся — всего лишь съедешь до пологих мест, как с горки. Но вот если забраться выше и упасть оттуда, то стукнешься как раз об эти «бараньи лбы». Вчерашние туристы были правы.

Высшая точка, куда мне удалось забраться. Оставшиеся 50 м до гребня без снаряжения никак было не одолеть

Между центральной частью ледника и гребнем зияет глубокая расщелина — бергшрунд

Вид с верхней части ледника на Оштен

С чувством удовлетворения тем, что я сделал всё, что в моих силах и не перешёл пределы разумного риска, я остановился на привал в этом исключительно живописном месте. Из-за близкой, но в этот раз непокорённой вершины, светило яркое летнее солнце. На севере, за «динозавровым» гребнем отлично виднелось плато Черногорье, а совсем далеко — Кавказские предгорья Апшеронского района. Прямо под ногами расстилается широкая снежная равнина Фиштинского ледника, чуть поодаль стоят братья Фишта — Пшехо-Су и Оштен. Как же отличается мир внизу, покрытый зеленью лесов и трав, озвучиваемый журчанием ручьёв и щебетанием птиц, и мир снега и скал, где единственный звук — это шум ветра, а единственное живое существо — это я. А впрочем, кажется не единственное. Кто-то там есть на самом верху хребта, куда я не смог забраться!!! Любопытный взгляд, большие глаза... Мгновение — и нет его. Вот снова появился из-за перегиба наверху... Ну до чего же любопытная физиономия! А какой был бы замечательный снимок! Я стоял наготове с фотоаппаратом минут двадцать, но серна так больше и не появилась...

Вид на приют Фишт сверху. За поляной приюта протянулся Армянский хребет

Вниз до основной тропы добрался без всяких приключений, наслаждаясь солнечной безветренной погодой и великолепным видом на Фиштинскую поляну со сверкающей от солнца змейкой ручья.

Вот и вчерашняя развилка. Отсюда теперь предстоял утомительный, но многообещающий подъём на Фишт-Оштеновский перевал, за которым, судя по карте, простираются бескрайние холмистые луга. «Интересно, на что похож мир по ту сторону перевала? — размышлял я, словно речь идёт не о тропе по ту сторону горы, а о другой планете. — На карте эти места выглядят легкопроходимо. Ну какие могут быть сложности, там где нет леса, скал и обрывов?» Ну что ж, всё это я увижу собственными глазами всего через пару часов.

Подъём давался с трудом — девятидневная усталость тянула вниз и наливала свинцовой тяжестью конечности. «Домой! Домой!» И хотя ещё остаётся почти два дня живописнейшего и интереснейшего, как оказалось, пути, общий приключенческий настрой сменился сегодняшним утром, когда я был на Фиштинском леднике. «Теперь только путь домой...» Почему же, — спросит дотошный читатель, — через Фишт-Оштеновский перевал, если ближе через Армянский перевал и Гузерипль? Трудно ответить одним словом. Слишком близко, слишком просто. «Пусть путь домой будет таким же необычным, как и путь сюда», — решил я.

Стоявшее почти в зените Солнце нещадно палило, было очень жарко, но редкие дуновения ветерка, прилетавшего иногда сверху, отдавали ледяным холодом. Пейзаж был ограничен стенами долины — лишь на юго-западе виднелся кусочек горной панорамы в сторону Большого Кавказа, а со всех остальных сторон меня окружали уходящие в небо скалисто-травянистые склоны с редкими пятнами снега. Река Белая текла, по-видимому, где-то далеко внизу справа в ложбине — за перегибом ничего не было видно, так что самого истока Белой мне увидеть так и не удалось. Зато моё внимание привлёк ручей на крутом склоне Оштена: вода била ключом прямо из расщелины в скалах. «Может быть, это и есть вход в ту самую единственную обнаруженную до сих пор пещеру Оштена?» — подумал я, вспоминая какую-то заметку в спелеологическом журнале.

Слева от тропы то и дело появлялся и пропадал небольшой ручеёк, питаемый снегами. Не дойдя немного до перевала, я остановился у ручья и, хотя поблизости не было ни одного места, где можно было бы укрыться от солнца, решил сделать большой привал. Пользуясь полным отсутствием кого-либо поблизости, я разделся и постирал почти всю одежду. На горячих камнях всё успело полностью высохнуть, пока я готовил на гексокухне быстроприготовимый супчик.

Фишт-Оштеновский перевал. Бросаю последний взгляд на горы Западного Кавказа

Вот и перевал. Скинув рюкзак и осмотревшись, я принялся было читать надписи на табличках небольшого памятника-монумента в форме металлического столбика, но в этот момент мне как будто послышались голоса откуда-то издалека. Поводив взором по скалистым склонам и никого не обнаружив, я решил, что мне послышалось, прилёг на траву рядом с рюкзаком и стал смотреть на Пшехо-Су. Изрезанные ледниками отвесные скалы и расщелины выглядели завораживающе.

Почему-то снова хотелось пить. Удивительное дело, на прошлом привале я выпил две полных кружки ледяной воды со снежника, но они мне не принесли облегчения. Наоборот, я почувствовал себя только хуже, как тогда на 3-й день похода, когда выпил много воды, взбираясь по волоку на гору Шесси. Впрочем, сейчас-то поход подходил к концу и уже можно было не обращать внимание на такие мелочи.

Ну, пора идти дальше. Напоследок бросаю взгляд на юго-восток, где бескрайним морем вздыбились серо-голубые с ярко-белыми пятнами застывшие горные волны Западного Кавказа. «Ещё увидимся!» — сказал я им, как бы намекая, что не прощаюсь.

Именно туда были направлены следующие мои два больших похода: Гуамка — Красная поляна (1999 год) и Красная поляна — Черноречье (авантюрный снежный поход мая 2000 года).

Пройдя совсем немного, я случайно замечаю высоко на склоне Оштена спускающуюся с вершины группу туристов. Так вот откуда были слышны эти голоса! Кстати, подъём на Оштен выглядит простым — скалисто-травянистый склон просматривается почти до самой вершины. Я обязательно попробую забраться на него. В следующий раз.

Пунктирная линия горной тропы на карте идёт вдоль тёмно-коричневых горизонталей почти не спускаясь, затем, оказавшись на одном из отрогов Оштена, резко валит вниз до истоков ручья, оставляя далеко в стороне озеро Псенодах, и потом снова взбирается на небольшой холм до развилки: оттуда одна извилистая линия уходит в сторону реки Цица, другая же прямой линией простирается мимо урочища Чашка до самого Нагой-Чука, куда я, собственно, и держал путь. Не знаю кто и как рисовал эту карту, но, как оказалось, в действительности тропа проходит не совсем так. Впрочем, ничего удивительного. Места там оказались пологие, а карты у меня старые, поэтому тропа раньше вполне могла идти по-другому. Об этом намекали и видимые повсюду следы старых или скотогонных троп, а по верхам северных склонов Оштена, говорят, вообще проходит некая мистическая тропа, через заросли и буераки, не обозначенная ни на одной карте и связывающая перевалы Абадзеш и Фишт-Оштеновский — это я уже потом прочитал в какой-то книжке про Лагонаки.

Итак, спустившись с Фишт-Оштеновского перевала по пологой тропе, я, вопреки карте, вскоре оказался у небольшого озера в форме молодого месяца. Да, то самое озеро Псенодах, о котором написано во всех путеводителях и отчётах, и которое стараются посетить все туристические группы. Озеро расположилось в замкнутом понижении в окружении пологих травянистых склонов и остановиться здесь на ночлег было бы, наверно, весьма удобно и красиво. Ради экономии сил и времени я не стал спускаться вниз к озеру, хотя это, скорее всего, не заняло бы и десяти минут.

Тропа почти привела к озеру Псенодах, а вдали показался хребет Нагой-Чук

Озеро Псенодах расположено в замкнутом понижении, куда впадает несколько ручьёв. Сток находится на дне озера

Вскоре скалы, обрывы и вечные снега Фишт-Оштеновского горного массива остались позади. Тропа спустилась в ложбинку, пересекла ручей и почти забралась на вершину холма, откуда, обернувшись, можно было лицезреть отвесные скальные гребни Пшехо-Су, на которые уже легла послеобеденная тень, но никакой развилки на Нагой-Чук или хотя бы следов тропы в ту сторону здесь не было. Побродив туда-сюда в высокой траве, что обильными зарослями произрастала вокруг, я снова вернулся на тропу и серьёзно задумался. Нырять в заросли с такой хорошей тропы очень не хотелось и я решил на всякий случай пройти ещё немного дальше в сторону большой ложбины, где сливаются несколько ручьёв, образуя начало реки Цица.

Между хребтом Нагой-Чук и Оштеном раскинулись бескрайние луга. Отсюда также начинается река Цица

Вид на гору Пшехо-Су с севера

В том месте, где тропа начинала уходить с гребня вправо к ручью, я остановился. «Этак я и до Цицы дойду», — подумал я, вглядываясь в тёмную лесистую поросль вдали, окружающую берега реки там, где русло сужается, становится более глубоким и уходит в темноту горного ущелья. Отдохнув пару минут и морально подготовившись к новым неожиданным испытаниям, я развернулся и решительно шагнул в густое зелёное море...

Сначала идти было несложно. Медленно продвигаясь вдоль пологого склона по едва заметной скотогонной тропинке, я понемногу приближался к днищу широкой плоской долины. Мне казалось, что спуститься до самого низа и пересечь эту долину, будет быстрее, чем идти по верхам в обход. Как я ошибался! В своё оправдание могу только сказать, что путь по низу оказался интересным и запомнился надолго.

По мере спуска вниз заросли становились всё выше, пока, наконец, почти не скрыли меня с головой. «Ничего себе!» — удивился я, медленно с трудом продвигаясь сквозь густое разнотравие.

Вдруг я больно стукнулся обо что-то твёрдое. Раздвинув заросли и склонившись вниз я увидел большой угловатый камень, спрятавшийся в тени лопуха и конского щавеля. Облокотившись на прохладную влажную шершавую поверхность камня я огляделся вокруг. Сумрачный мир под зелёным покровом разительно отличался от залитого ярким солнечным светом мира наверху, примерно также, как мир подводный отличается от солнечного морского пейзажа. Во все стороны уходил частокол толстых прямых стеблей с зонтиками листвы в перемешку с огромными лопухами, а кое-где прямыми тонкими линиями сверху пробивались яркие лучи света. Я выпрямился. Вокруг на уровне моих глаз простиралось до самых верхушек гор огромное зелёное море, слегка колышущееся в такт лёгким дуновениям ветра.

Впредь я продвигался осторожнее, раздвигая в подозрительных местах траву и вглядываясь вниз. И не напрасно! Следующей неожиданностью на пути оказался замаскированный в зарослях ручей, выпиливший в чёрной почве полуметровую канавку. К счастью, призывное, но едва слышное журчание дошло до моих ушей прежде, чем я успел угодить в русло ручья.

При подъёме на противоположный склон долины всё происходило в обратном порядке. Заросли становилась ниже, потом я опять пересёк несколько скотогонных тропок, а дальше и вовсе стало совсем просто — здесь был небольшой участок низкорослой жёсткой травы с каменистыми проплешинами.

Судя по карте, я сейчас находился в северной части урочища Чашка — замкнутого чашеобразного понижения, как можно догадаться из названия. Впереди виднелся небольшой перегиб и пока я не перевалил его полностью, оглядываюсь назад и бросаю прощальный взгляд на скальный венец лагонакского нагорья. На фоне изумрудного неба над бескрайними холмистыми лугами возвышались скалистые хребты, освещённые желтоватым предвечерним солнцем, словно огромные корабли, плывущие по штормующему перламутровому морю. У верхушек Оштена и Пшехо-Су примостились одинокие рваные облака — того и гляди испортится погода.

Гора Оштен и бескрайние луга верховьев реки Цица

Урочище Чашка. Вдали — Оштен и Пшехо-Су

Чуть в стороне и выше по склону стоял деревянный навес на четырёх сваях без стен и с худой крышей, но я не стал к нему подходить, а заторопился дальше — там виднелось что-то интересное! На окраине лугового моря перед сбросами в сторону долины Пшехи есть небольшое плато, где, примкнув друг к другу, образовались неровные округлые ямки метров 20-30 в диаметре и примерно половину этого размера в глубину. В некоторых лежал снег, а некоторые же были частично заполнены водой. Я уже видел похожий рельеф в крымских спелеопоходах, поэтому сразу догадался, что это карстовые воронки, на дне которых могут быть входы в пещеры.

Карстовые воронки со снегом у горы Туба (хребет Нагой-Чук)

Миновав плато с карстовыми воронками, переваливаю через небольшой перегиб, потом некоторое время иду по неглубокому жёлобу и вскоре поднимаюсь на одинокий гребень, как бы отходящий под острым углом от основного хребта Нагой-Чук. В принципе, забираться сюда не было необходимости, но я во что бы то ни стало хотел как можно скорее подойти к сбросам и посмотреть на открывающийся вид в сторону долины Пшехи, который до сих пор был закрыт краем плато.

Вид действительно оказался великолепен! К самому горизонту уходили нескончаемые волнистые хребты — я сейчас находился выше любого из них. На самом высоком хребте — Главном Кавказском — просматривались отчётливые возвышения: горы Хуко и Аутль, а чуть ближе были видны бескрайние лесные массивы хребта Орта-Гериш, что в самых истоках Пшехи. Далеко внизу в безграничном лесном море просматривалась серая полоска грунтовой дороги, соединяющей посёлки верховьев Пшехи (Отдаленный, Тубы) со станицей Черниговской. Спуск до этой дороги выглядел вполне возможным, хотя тропы никакой туда не наблюдалось, и у меня даже проскочила мысль воспользоваться этим вариантом. Впрочем, поколебавшись совсем немного, я оставил идею преждевременного спуска в лес и решил продолжить путь по покрытым пышным ковром высокотравия склонам хребта Нагой-Чук, который теперь находился чуть-чуть сбоку и позади меня. «Наверно, не часто кому-либо случается видеть эту панораму, — думал я. — Место это, похоже, весьма редкопосещаемое.»

Теперь предстоит длинный путь по высокотравию до седловины между склонами Нагой-Чука и горой Мессо (в центре)

В направлении верховьев Шумички виднелась плавная седловина между горой Мессо и хребтом Нагой-Чук, куда я планировал дойти за полтора-два часа и заночевать сразу же за перевалом — по времени уже скоро закат. Правда, сначала для этого мне нужно было вернуться на склоны Нагой-Чука, от которого меня отделяла глубокая ложбина с крошечными карстовыми воронками на дне.

Как раз кстати под ногами притаился небольшой крутой снежник, по которому я попробовал съехать почти до самого дна ложбины скользя стоя на двух ногах, как это нередко делают опытные горные туристы при спуске по леднику или снегу. Оказалось проще, чем я думал: раз, и я внизу! Скрытые в высокой траве карстовые воронки прохожу с осторожностью — сверху было видно, что некоторые из них почти доверху заполнены мутной коричневой водой.

Несмотря на то, что до самого перевала отчётливо виднелась тропа, траверсирующая весь склон хребта Нагой-Чук, на деле оказалось, что тропинка то совсем теряется в зарослях, то превращается чуть ли не в дорогу. Удивительное дело, все окрестные луга буквально исполосованы следами скотогонных троп, которые замечательно видны издалека, но как только подходишь поближе, эти следы волшебным образом растворяются в траве.

Вечерняя красота со склонов Нагой-Чука

Рельеф заметно изменился. Склон стал положе, гора Мессо вздыбилась слева, закрывая собой почти весь пейзаж в сторону низовий долины Пшехи, а на западе висела яркая картина кавказского заката.

Последний участок перед перевалом я продвигался весьма спешно, энергично подираясь сквозь высокую траву и периодически вытряхивая из ботинок травинки, лепестки и божьих коровок — хотелось до темноты добраться до удобного места под палатку, и желательно у ручья.

За перевалом, к моему удивлению, почти ничего не изменилось, только теперь тропы не было совсем, больше стало лопухов, слабый уклон появился, да ещё теперь с обеих сторон в небо уходили гладкие зеленые склоны.

Только через час я, наконец, дошёл до ручья, рядом с которым на небольшой каменистой площадке, окружённой лопухами, в полусумерках поставил палатку. Ужин готовлю уже в полной темноте.

Снизу подул слабый ветерок. Я взял четыре длинных металлических колышка от палатки, воткнул их в неподатливую каменистую почву вокруг гексокухни с котелком и обмотал дождевой накидкой, точнее тем, что от неё осталось. Получилась неплохая защита от ветра и уже скоро я с аппетитом поглощал картофельное пюре с последней рыбной консервой, освещая содержимое котелка налобным фонариком и любуясь ночной панорамой, где далеко внизу раскинулись созвездиями далёкие огни городов и посёлков кавказских предгорий.